"Сельские вести" - Общественно-политическая газета Пижанского района

Возрастное ограничение 16+

28 марта 2024

Творчество наших читателей

Тропинка в детство

Я помню места, где рябина цвела
И птицы весной прилетали,
Где утром бурёнка на пастбище шла,
За вязом рассветы вставали.
А в ягодной речке вода,  как слеза.
И клевером пахло, и мятой...
Ведёт меня детская память туда,
Да как мне вернуться обратно?
И нет деревушки моей над горой.
Бегу я во сне по тропинке.
А как мне расстаться, Нагуша, с тобой?
Проснусь, утирая слезинки.
Давно не встречаю в деревне рассвет,
На карте давно её нету.
Тебе, мое детство, я шлю свой привет.
Да нет от него мне ответу.

Прощание с Нагушей

И опять наступила весна, вся в своём нескончаемом ряду, но последняя для Нагуши. Опять река Иж вздохнула, освободившись ото льда. Опять бойко зашумела вешняя вода. Опять запылала на земле и деревьях зелень и пролились первые дожди. Прилетевшие грачи отремонтировали свои прошлогодние гнёзда и уже отложили яйца. Прилетели стрижи, ласточки и с любовью к жизни в елшиннике по вечерам квакали лягушки.
Всё это было много раз. Много раз Нагуша была внутри происходящих в природе перемен. Вот и теперь нагушенцы посадили огороды, да не все: некоторые семьи снялись ещё с осени и разъехались по разным городам и весям.
Стали ходить слухи, что деревня признана неперспективной и подлежит сносу. Но, как всегда, оставшиеся в ней люди сеяли хлеб, возили навоз на колхозные поля, готовились к сенокосу. Картошку и морковь в огородах тыкали редко и не в одни сроки, не зная, как придётся убирать урожай и будет ли на это время. Люди уезжали, оставляя колхозные амбары, ферму, конный двор. Лошадей перегнали в деревню Нижнюю. Покосившиеся заборы, без пользы валявшиеся жерди и доски – поправляющая и подлаживающая для долгой их службы хозяйская рука больше к ним не прикасалась.
Деревня на своём веку повидала всякое. Были пожары, раскулачивание крестьян, которые жили немного лучше других, перегибы в коллективизации, страшные и голодные годы Великой Отечественной войны. Но люди были несгибаемы, помогали друг другу выживать. На колхозных полях собирали колоски и гнилую картошку прошлогоднего урожая, готовили себе простейшую еду, работали.
Вот так и жила деревня, держась своего места на высоком отроге Вятского увала, по правому берегу Ижа. Оставшиеся в Нагуше старушки и старики часто по вечерам собирались вместе за самоваром, с кусочком сахара вприкуску пили чай, заваренный из сушёных ягод, собранных летом в Берёзовке или на угоре в сторону деревни Городище, обсуждали свои прожитые годы, думали о будущем.
После окончания войны мужиков в деревню вернулось мало. Людям в ближайшее время, раньше других деревень в районе, предстояло прощание с малой родиной. Когда дело дошло до распределения, кому куда ехать, Павел Петрович со зла или с растерянности сказал: «Я никуда из Нагуши не поеду. Я здесь родился, здесь прожил жизнь и умру здесь». Его жена Юлия Дмитриевна, работавшая в Нагуше учителем, переехала вместе со школой в Пижанку. Ей выделили комнату, где она прожила до конца своих дней.
Но деревня продолжала жить своей обычной и урочной жизнью: поднимались хлеба и травы, вытягивались в земле корни деревьев, отрастали листья, пахло отцветающей черёмухой и влажным зноем зелени, щекотливо клонились к воде по берегам Ижа кусты ивы, вели охоту ночные зверьки и птицы. Деревня собиралась жить долго. Но всё же постоянно уменьшалась, и из неё как будто образовались три хутора. Один – ближе к Берёзовке, где жили Агриппина Андреевна, Александра Мироновна и Павел Петрович, второй – в центре деревни, а третий – ближе к Городищу.
Пина часто получала письма от сына, который жил в Свердловске. И, узнав о сносе деревни, он пригласил маму с младшей сестрой жить к себе.
После получения очередного письма от сына с приглашением жить на Урале, посоветовавшись со старшей дочерью, недавно вышедшей замуж, решила ехать к сыну. Продала дом, всю живность и пошла к соседке Сане, с которой они всегда вели откровенные разговоры.
Был тихий, тёплый вечер. Смеркалось. Встретившись, старушки поздоровались. Пина принесла на руках кошку и сказала: «Саня, возьми мою Муську. У тебя же нет кошки, так пусть она у тебя поживёт. Еды ей много не нужно. Зимой ты её подкармливай, а летом она сама себе еду найдёт. Она умная и очень ласковая кошечка, тебе понравится. Мне её жаль бросать. Она у тебя всех мышей выловит». И Саня взяла кошку. «А ещё, – продолжала Пина, – Валя пригнала к тебе в ограду двух кур и петуха. Возьми их тоже. А осенью, если позволит здоровье, то и картошку мою выкопай или отдай её кому-нибудь. Пока у тебя есть скотина, ты скормишь её зимой корове и курам. Я, видимо, больше сюда не приеду. Нам с Валей сегодня разреши у тебя переночевать. Завтра рано утром мы уйдём в Пижанку, первым автобусом нужно ехать в Киров, а там и в Свердловск. Геннадий пишет, что ему дали комнату, а когда мы приедем – дадут квартиру». Женщины обнялись, расцеловались и расплакались.
Долго сидели, разговаривали, пили чай, и Пина опять сказала: «Саня, у тебя же старшие дети тоже живут в Свердловске, ты всё равно приедешь туда, вот и встретимся. Наши дети там общаются, адреса известны. Приезжай, вот и опять поговорим, как сейчас».
Для Пины эта ночь была бессонной, жуткой, глухой и тёмной. Вале было 11 лет, и она уснула крепким сном.
Ушли Пина с Валей в Пижанку, расставались с Саней опять со слезами, но с надеждой встретиться на Урале.
Они подошли к реке. Вода ярко слепила глаза, играя бликами, словно отвлекала и успокаивала. Солнце уже стояло высоко. Из деревни доносились редкие торжественные крики петухов, занозисто в полёте кричала ворона. Но Пине нужно было настраивать душу и идти дальше. Они обе, не сговариваясь, оглянулись на деревню и сказали, перекрестившись: «Прощай, Нагуша!».
Прошло два года, и Александра Мироновна приехала в Свердловск. Её дочь Валентина построила кооперативную квартиру и взяла мать к себе. Через короткое время Валентина с мамой пришли к Пине в гости. И опять старушки сидели и пили чай. Тётя Шура – так стали звать Александру Мироновну в Свердловске – рассказала Пине, как были прожиты эти два года на малой родине. Она сказала, что последнюю зиму жили в Нагуше пять семей. Было жуткое время: приходили к Павлу Петровичу на лыжах (дорог-то не было) какие-то люди, просили открыть дверь и впустить их, но он их не впустил. У него в ограде висела туша поросёнка, так волки, видимо, учуяли запах и в одну ночь вокруг его дома сделали «кольцевую дорогу», но в ограду не проникли. После этого случая он купил ружьё и отпугивал непрошеных гостей выстрелами. «А кошечку твою, – сказала тётя Шура, – за день до отъезда я унесла в деревню Нижнюю, отпустила её там. Пусть ещё поживёт, может быть, кто-нибудь её приберёт или она сама найдёт пристанище. А в безлюдной Нагуше я её оставить не могла, она бы там погибла. Полюбила я твою Муську, Пина, – сказала Шура, – и жаль было с ней расставаться. Уезжая из Нагуши, я тоже, как и вы с Валей, сказала: «Прощай, Нагуша!».

Г. РЫЧКОВ (г. Екатеринбург).

 

Радуясь, тянется к синему небу
Спелый, налитый зерном колосок.
Снова волнует меня запах хлебный,
Льётся из бункера тёплый поток.

Гул на полях через дни утихает.
Жатва закончена. Рад хлебороб.
Сын на замену ему подрастает,
Рады и мы – продолжается род.

Род хлеборобов – опора Отчизны...
Кто по-другому посмеет сказать?
Значит, не время ещё править тризну,
Будет жить вечно крестьянская рать!
18 сентября 2014 г.

***

Журавли курлычут в вышине,
Облетая вновь просторы края.
Слышу их в вечерней тишине –
Над полями кружатся, прощаясь.

С песней неуёмная тоска
Снова заполняет мою душу.
В отблесках зари горит река,
Веет от неё осенней стужей.

Я машу: «Пока!» – им: «Журавли!
Знаю: возвратитесь вы весною.
Снова, слыша зов родной земли,
К ней любовь уносите с собою...»

***

Жёлтый лист берёзы за окном
Заалел вдруг в тишине рассветной.
Красота! Не описать пером.
Осень! Это чудо – бабье лето!

Вспыхнул под лучом осенний лес
Ярко-красным, золотистым цветом,
Отражаясь в синеве небес.
Ах, какое чудо – бабье лето!

Вот, действительно, очей очарование!
Миг, пора, воспетая поэтом.
В позолоте лес прекрасный манит.
Осень! Это чудо – бабье лето!

А. ТЕСМЕЕВ.


У вас недостаточно прав для комментирования.